окончание главы:

Эрнест Липтон так сильно напоминал мне отца, что я уволился с работы, заявив, что должен
вернуться в учебное заведение. Я не хотел увеличивать бремя, которое уже нёс на своих плечах.
Я так и не простил себя за то, что причинил отцу такие мучения, и никогда не простил ему
такой трусости (малодушия).
Я вернулся в университет и приступил к гигантской задаче восстановления своих занятий антропологией.
Что очень затрудняло это восстановление, так это тот факт, что если и был кто-то, с кем я мог бы
работать с легкостью и удовольствием из-за его замечательной контактности (умения ладить),
его смелого любопытства и его готовности расширять своё знание без волнения или отстаивания
несостоятельных моментов, то это был кто-то вне моего отдела - археолог. Именно, благодаря его влиянию
я заинтересовался полевой работой в первую очередь. Возможно, из-за того факта, что он
действительно отпровлялся в поле, буквально выкапывать сведения, его практичность была для меня
оазисом трезвости. Он был единственным, кто поощрял меня идти вперед и делать полевые работы,
потому что мне нечего было терять.
— Утрать всё, и ты всё приобретёшь, - сказал он мне однажды, самый здравый совет, который я когда-либо
получал в университетских кругах. Если бы я последовал совету дона Хуана и работал над исправлением
своей одержимости (навязчивасти) саморефлексией, мне по настоящему нечего было бы терять и мог бы
получить всё. Но такой возможности не было в картах для меня в то время.
Когда я рассказал дону Хуану о трудностях, с которыми столкнулся в поиске профессора для работы,
я подумал, что его реакция на это была злобной. Он назвал меня мелочным пердуном, а то и хуже. Он
сказал мне то, что я уже знал: что, если бы я не был таким взвинченным (натянутым), я смог бы успешно
работать с кем угодно в университетской среде или в бизнесе.
— «Воины-путешественники» не жалуются, — продолжал дон Хуан. — Они принимают всё, что даёт им
бесконечность как вызов (испытание). Вызов есть вызов. Он безличен. Его нельзя принимать как проклятие
или благословение. Воин-путешественник либо выигрывает вызов, либо вызов уничтожает его.
Гораздо увлекательнее побеждать, так что побеждай!
Я ответил, что ему, или кому-то ещё, легко так говорить, но выполнить это — другое дело, что мои
злоключения неразрешимы, потому что они происходили от неспособности моих товарищей
быть последовательными (непротиворечивыми).
— Это не люди вокруг тебя виноваты, — сказал он. — Они не могут помочь сами себе. Это твой недостаток
(промах), потому что ты можешь помочь себе, но склонен судить их на глубоком уровне безмолвия.
Любой идиот может судить. Если ты судишь их, то получишь от них только худшее. Все мы, люди
являемся пленниками, и именно эта тюрьма заставляет нас поступать столь жалким образом.
Твой вызов - принимать людей такими, какие они есть! Оставь людей в покое.
— Ты абсолютно не прав на этот раз, дон Хуан, — сказал я. — Поверь, мне совершенно не интересно
судить их, или каким-либо образом спутываться с ними.
— Ты понимаешь, о чём я говорю, — упрямо настаивал он. — Если ты не осознаешь своё желание
судить их, — продолжал он, — то ты ещё в худшей форме, чем я думал. Это изъян (дефект)
воинов-путешественников, когда они начинают возобновлять свои путешествия. Они становятся дерзкими,
отбиваются от рук.
Я признался дону Хуану, что мои жалобы (недовольства) были до крайности мелкими. Это я отлично знал.
Я сказал ему, что столкнулся с повседневными событиями, с событиями, которые имели мерзкое свойство
истощать всю мою решительность, и что я постеснялся рассказывать случаи, которые сильно тяготили мой разум.
— Давай, — призвал он меня. — Выкладывай! Не держи от меня никаких секретов. Я - пустая труба.
Что бы ты ни сказал мне, всё спроецируется в бесконечность.
— Все, что у меня есть, это ничтожные жалобы, — сказал я. — Я точно такой же, как все люди, которых
я знаю. Невозможно поговорить ни с одним из них, не услышав явной или скрытой жалобы.
Я рассказал дону Хуану, как даже в самых простых диалогах мои друзья умудрялись ябедничать
в бесконечных жалобах, как, например, в диалоге, подобном этому:
— Как дела, Джим?
— О, хорошо, хорошо, Кэл. Следовало долгое молчание.
Я был бы вынужден спросить:
— Что, Джим, что-нибудь не так?
— Да нет! Все замечательно. У меня небольшая проблема с Мэлом, но ты же знаешь Мэла, какой он
эгоистичный и паршивый. Но ведь друзей следует принимать такими, какие они есть, верно? Он, мог бы,
конечно, быть чуть более внимательным (вежливым, почтительным). Но какого черта. Он — это он и есть.
Он всегда перекладывает бремя на тебя – прими меня или оставь меня. Он делает это с тех пор,
как нам исполнилось двенадцать, так что это действительно моя вина. Какого черта я должен его терпеть?
— Да, Джим, ты прав, ты же знаешь, Мэл очень трудный (жесткий), да.
— Да!
— Ну что, если говорить о паршивых людях, Кэл, то ты ничем не лучше Мэла. На тебя никогда нельзя
рассчитывать. И так далее…
Другой классический диалог звучал так:
— Как поживаешь, Алекс? Как твоя семейная жизнь?
— О, просто замечательно. Впервые я ем вовремя, домашнюю пищу, но я толстею. Мне нечем заняться,
кроме как смотреть телевизор. Раньше я встречался с вами ребята, но теперь не могу. Тереза мне
не позволяет. Конечно, я мог бы сказать ей, чтобы она шла и мастурбировала, но я не хочу обижать её.
Я чувствую себя довольным, но тоскливо (дрянно).
А Алекс был самым несчастливым (горемычным) парнем до того, как женился. Он был из тех,
чья типичная шутка была в том, чтобы каждый раз говорить друзьям, когда мы сталкивались с ним:
«Эй, иди ко мне в машину, я хочу представить тебя своей сучке». Он наслаждался, розовея
от наших сокрушенных ожиданий, когда мы видели, что у него в машине была самка собаки.
Он представлял свою «сучку» всем друзьям.
Мы были потрясены, когда он на самом деле женился на Терезе - бегунье на длинные дистанции.
Они познакомились на марафоне, когда Алекс упал в обморок. Они были в горах, и Тереза должна была
реанимировать (оживить) его любыми средствами. Поэтому она помочилась ему на лицо. После этого,
Алекс стал её пленником. Она пометила свою территорию. Его друзья любили говорить «пленник её мочи».
Они считали, что она была настоящей сучкой, превратившей странного Алекса в жирного пса.
Мы с доном Хуаном немного посмеялись. Затем он посмотрел на меня с серьезным выражением.
— Это взлеты и падения повседневной жизни, - сказал дон Хуан. - Ты выигрываешь и проигрываешь,
и не знаешь, когда выигрываешь, а когда проигрываешь. Это цена, которую человек платит за жизнь
под правлением саморефлексии. Мне нечего сказать тебе, и ты ничего не можешь сказать себе. Я мог бы
посоветовать тебе не чувствовать себя виноватым оттого, что ты задница, а стремиться покончить с господством
(доминированием) саморефлексии. Возвращайся в университет. Не бросай пока.
Мой интерес оставаться в университетской среде значительно ослабевал. Я стал жить на автопилоте.
Мне было тяжело, я чувствовал себя подавленным. Однако я заметил, что мой ум не был вовлечен.
Я ничего не рассчитывал, не ставил перед собой никаких целей или ожиданий (надежд) любого сорта.
Мои мысли не были навязчивыми, чего нельзя было сказать о чувствах (эмоциях). Я попытался концептуализировать
(осмыслить) эту дихотомию между спокойным умом и бурными чувствами.
Именно в таком состоянии бездумности и обуреваемый чувствами я шел однажды из Хэйнс-холла, где находился
факультет антропологии, направляясь в кафетерий на обед. Внезапно меня охватила странная дрожь (тремор).
Я подумал, что сейчас упаду в обморок и присел на кирпичные ступеньки. Я увидел перед глазами желтые пятна.
У меня было ощущение, будто я вращаюсь (кручусь). Я был уверен, что меня сейчас стошнит. Моё зрение стало
размытым и, в конце концов, я ничего не мог видеть. Мой телесный дискомфорт был настолько полным
и интенсивным, что не оставлял места ни единой мысли.
У меня были только телесные ощущения страха и тревожности, смешанные с эйфорией, и странное предчувствие,
что я на пороге грандиозного события. Это были ощущения без эквивалента мысли (мышления). В данный момент
я уже больше не знал, сижу я или стою. Меня окружила самая непроглядная тьма, какую только можно себе
представить и затем я увидел энергию, как она текла во Вселенной.
Я увидел череду светящихся (сверкающих) сфер, идущих навстречу мне или от меня. Я наблюдал их по одному
за раз, как дон Хуан всегда рассказывал мне об их видении. Я знал, что они были разными людьми,
из-за их различий в размере.
Я изучил (всмотрелся) детали их строения. Их светимость и округлость (сферичность) были созданы из волокон,
которые, казалось, были склеены друг с другом (вместе, воедино). Это были тонкие или толстые волокна.
Каждая из этих светящихся фигур имела густой, мохнатый (косматый) покров. Они были похожи на каких-то странных,
светящихся, пушистых (мохнатых) животных или на огромных круглых насекомых, покрытых светящейся шерстью.
Самым шокирующим для меня было осознание (постижение) того, что я видел этих «мохнатых насекомых»
всю свою жизнь.
Каждое событие, в котором дон Хуан заставлял меня специально (намеренно) их видеть, казалось мне в тот момент
как бы обходным путём, который я предпринял с ним. Я помнил каждый случай его помощи, чтобы заставить
меня видеть людей как светящиеся сферы, и все эти случаи были отличны от основной части видения,
к которому я теперь имел доступ.
Я знал тогда, без тени сомнения, что я воспринимал энергию, как она течет во Вселенной всю мою жизнь,
самостоятельно, без чьей-либо помощи. Такое осознание ошеломило меня. Я почувствовал себя бесконечно
уязвимым, бренным (преходящим). Мне требовалось найти укрытие, спрятаться где-нибудь.
Это было точно как во сне, который большинство из нас, кажется, видят в тот или иной момент, в котором мы
оказываемся голыми и не знаем, что делать. Я чувствовал себя не просто голым; я чувствовал себя незащищенным,
слабым (хрупким, немощным), и я страшился возвращения к своему нормальному состоянию. Неясным образом
я ощутил, что лежу. Я приготовился к возвращению в нормалное состояние. Мне представилась мысль, что я
обнаружу себя лежащим на кирпичной дорожке, конвульсивно дергаясь, окруженный целым кругом зрителей.
Ощущение, что я лежу, становилось всё более и более отчетливым. Я почувствовал, что могу двигать глазами.
Сквозь закрытые веки я мог видеть свет, но боялся открыть их. Странным было то, что я не слышал никого
из тех людей, которые, как представлял, были вокруг меня. Я не слышал вообще никакого шума. Наконец,
я решился открыть глаза. Я лежал на кровати, в своей служебной квартире на углу бульваров Вилшир и Вэствуд.
Очутившись в своей постели, я совсем впал в истерику. Но по какой-то непонятной мне причине, почти сразу
успокоился. Истерика сменилась телесным (физическим) безразличием или состоянием телесного удовлетворения,
что-то вроде того, что чувствуешь после хорошей трапезы.
Однако я не мог успокоить свой ум. Для меня это было самой шокирующей вообразимой вещью осознать, что
я воспринимал энергию непосредственно (напрямую) всю свою жизнь. Как вообще могло быть возможно,
что я не знал? Что препятствовало мне получить доступ к этой грани моего существа? Дон Хуан говорил, что каждый
человек имеет потенциал (способность) видеть энергию прямо. Чего он не сказал, так это то, что
каждый человек уже видит энергию непосредственно, но не знает об этом.
Я задал этот вопрос своему другу психотерапевту. Он не смог пролить свет на моё затруднение. Он полагал, что моя
реакция была результатом утомления и перевозбуждения. Он выписал мне валиум и велел отдыхать.
Я не смел никому упоминать, что проснулся в своей кровати, не способный объяснить, как я туда попал.
Поэтому моя спешка повидать дона Хуана была более чем оправдана. Я как мог быстрее вылетел в Мехико,
взял напрокат машину и поехал к нему.
— Ты делал всё это раньше! - сказал дон Хуан, смеясь, когда я рассказал ему о своём непостижимом опыте.
— Есть только две новые вещи. Во-первых, теперь ты воспринимал энергию полностью сам. То, что ты сделал
- остановил мир и тогда ты осознал, что всегда видел энергию, как она течет во Вселенной, как это делает
каждый человек, но, не зная этого, не сознательно (не умышленно). Во-вторых, ты путешествовал из своего
внутреннего безмолвия полностью сам.
Ты знаешь, и мне не нужно тебе говорить, что всё возможно, если кто-то отправляется из внутреннего безмолвия.
На этот раз твой страх и уязвимость позволили тебе оказаться в своей кровати, которая на самом деле не так уж
далеко от университетского городка (кампуса UCLA). Если бы ты не предавался (индулгировал, потакал) своему
удивлению, ты бы осознал, что то, что ты сделал ничего, ничего экстраординарного для воина-путешественника.
Но тема, которая крайне важна - это не знание того, что ты всегда воспринимал энергию прямо, или твоё
путешествие из внутреннего безмолвия, но, скорее, это двойное (двоякое) событие.
— Во-первых, ты испытал то, что маги древней Мексики называли ясным взглядом (ясным видением), или потерей
человеческой формы; время, когда человеческая мелочность (ничтожность) исчезает, как если бы это было
клочком тумана, нависшего (маячевшего) над нами, туман, который медленно уходит и развеивается.
— Но ни при каких обстоятельствах ты не должен считать это достижение как окончание. Мир магов не является
неизменным, как мир повседневной жизни, где тебе говорят, что однажды достигнув цели, ты навсегда остаёшься
победителем. В мире магов достижение определённой цели означает, что ты просто приобрёл самые эффективные
инструменты для продолжения борьбы, которая, кстати, никогда не закончится.
— Вторая часть этого двойного дела заключается в том, что ты столкнулся с самым невыносимым (досадным) вопросом
для человеческих сердец. Ты сам выразил его, когда задавался вопросами: "Как вообще могло быть возможным,
что я не знал, что воспринимал энергию напрямую всю свою жизнь? Что препятствовало мне получить доступ к этой
грани моего существа?"

Отредактировано buscador (06.04.22 06:55)

переношу тему в канал в телеграмме:

=> https://t.me/+X1jOd1W9sc8xNmIy

заходите, там размещается продолжение перевода и чат;

Отредактировано buscador (24.05.22 10:08)

перевод следующей книги идёт и выкладывается частями
там же на канале телеграмма