я познакомилась с Сильвио Мануэлем.
Это был среднего роста, полный, смуглый и безбородый индеец.
В моем представлении именно так, загадочно и зловеще, должен был выглядеть злой брухо.
Его явная угрюмость пугала меня, а
его редкие ответы
безжалостно раскрывали природу
того, во что я верила.
Только узнав его, я на самом деле поняла, как он ве¬селился в душе, создавая этот образ.
Он был самым откры¬тым, а для меня еще и самым очаровательным из всех ма¬гов.
Тайны и слухи были его страстью,
независимо от того,
какая доля правды или лжи
в них содержалась.
Именно в его пересказе
они приобретали для меня и для других абсурдное звучание.
Он обладал также неисчерпаемым запа¬сом шуток,
по большей части неприличных.
Лишь он любил смотреть телевизор и, таким образом,
всегда был в курсе событий в мире.
Обычно он рассказывал их с большими преувеличениями,
для пикантности приправляя их изрядной долей злой иронии.
Сильвио Мануэль был замечательным танцором.
Его знание индейских магических танцев было просто феноменальным.
Он двигался с восхитительной непринужденностью
и часто просил меня потанцевать с ним.
Что бы это ни было,
венесуэльский ли джоропо, камбия, самба, танго, твист, рок-н-ролл или томное болеро,
он все их знал.
Бениньо, ну-ка расскажи? Ты же был танцором.
- Я бросил через три года, - сказал Бениньо. - Это слишком тяжелая работа.
- Спроси вон у Лусио, - ехидно вставил Эскере, - Он бросил через неделю. Все, кроме дона Хуана, засмеялись. Лусио натянуто улыбнулся и отхлебнул два больших глотка баканоры. Замечание явно пришлось ему не по вкусу.
- Это не тяжелая работа, а идиотизм, - сказал дон Хуан. - Ты бы спросил у Валенсио, танцора, нравится ли ему танцевать? Нет. Я не раз видел, как он это делает, и всегда он повторяет одни и те же скверно исполненные движения. Он не гордится своим искусством. Разве что когда надо потрепаться… Он не любит свое дело, поэтому из года в год нудно повторяет одно и то же. Все, что было в его танце бездарного, с годами только закрепилось. А теперь он считает, что так и должно быть.
- Просто его так научили, - сказал Элихио, - Я тоже когда-то был танцором в Ториме. Танцевать приходится так, как тебя учат. - В конце концов, Валенсио - далеко не лучший, - сказал Эскуэре, - Есть и другие. Вот Сакатека…
- Сакатека - человек знания, он вам не чета - совсем другой класс, - резко сказал дон Хуан. - Он танцует потому, что такова склонность его натуры. Я имел в виду не это. Вы - не танцоры и не можете наслаждаться танцем. Если кто-то будет танцевать красиво, вы, возможно, получите удовольствие. Правда, для этого нужно довольно много знать о танце. Я сомневаюсь в том, чтобы кто-то из вас знал достаточно. Поэтому все вы - просто пьяницы. Взгляните хотя бы на моего внука!
- Возьмем, например, Сакатеку. Он - человек знания, и он предрасположен к танцу. Он танцует и знает.
- Насколько я понял, предрасположенность относится к чему-то, что человек знания делает" чтобы знать?
- Верно.
- Но как танец может помочь Сакатеке знать?
- Можно сказать, что Сакатека танцует со всем, что его окружает и со всем, что у него есть.
- Он танцует так же, как я? Я хочу сказать - как вообще танцуют?
- Скажем так: он танцует так, как я вижу, а не так, как мог бы танцевать ты. - А он видит так же, как ты?
- Да, но он еще и танцует.
- И как танцует Сакатека?
- Трудно объяснить… Своего рода танец, особые движения, которые он выполняет, когда хочет знать. Невозможно говорить о танце или о видении, не зная путей и способов действия человека знания. Это все, что я могу сказать тебе сейчас.
- Ты видел его, когда он танцует?
- Да. Но тот, кто просто смотрит на него, когда он это делает, не в состоянии видеть, что это - его способ знать.
Я знал Сакатеку, по крайней мере, мне было известно, кто это. Мы встречались, и однажды я даже покупал ему пиво. Он был очень вежлив и сказал, что я могу останавливаться в его доме, если захочу. Я давно уже хотел к нему заехать, но дону Хуану ничего об этом не говорил.
Днем 14 мая 1962 года я подъехал к дому Сакатеки. Найти его было несложно, потому что Сакатека мне все подробно объяснил. Дом стоял на углу и был окружен забором. Я подергал запертые ворота и обошел вокруг, пытаясь заглянуть внутрь дома. Похоже было на то, что там никого нет.
- Дон Элиас! - громко крикнул я. Испуганные куры с диким кудахтаньем разбежались по двору. К забору подошла собачка. Я подумал, что сейчас поднимется лай. Но собачка молча уселась на землю и стала меня разглядывать. Я позвал еще раз, и куры опять раскудахтались.
Из дома вышла пожилая женщина. Я попросил ее позвать дона Элиаса.
- Его нет дома, - сказала она.
- А где его можно найти?
- Он в поле.
- Где именно?
- Не знаю. Зайдите попозже, ближе к вечеру. Он будет дома около пяти.
- А вы - жена дона Элиаса?
- Да, я его жена, - ответила она и улыбнулась. Я попытался было расспросить ее о Сакатеке, но она извинилась и сказала, что неважно говорит по-испански. Тогда я сел в машину и уехал.
Около шести я вернулся, подъехал к двери, вылез из машины и окликнул Сакатеку. На этот раз из дома вышел он сам. Я включил магнитофон, висевший у меня через плечо. В коричневом кожаном футляре он был похож на кинокамеру. Сакатека вроде бы узнал меня.
- А, это ты, - сказал он, улыбаясь. - Как там Хуан?
- Нормально. А как ваше здоровье, дон Элиас?
Сакатека промолчал. Мне показалось, что он нервничает. Внешне он вроде был в порядке, но я чувствовал, что с ним что-то происходит.
- У тебя поручение от Хуана? - Нет, я сам приехал.
- С чего это вдруг?
В его вопросе сквозило искреннее удивление.
- Ну, просто хотел с вами поговорить… - сказал я, стараясь говорить как можно естественнее. - Дон Хуан рассказывал мне о вас удивительные вещи, я заинтересовался и хотел бы задать несколько вопросов. Сакатека стоял передо мной. Худое жилистое тело, рубашка и штаны цвета хаки. Глаза полузакрыты. Он выглядел то ли сонным, то ли пьяным. Рот был слегка приоткрыт, нижняя губа отвисла. Я заметил, что он глубоко дышит и едва не похрапывает. Спятил, что ли? Однако мысль эта казалась совершенно неуместной, так как минуту назад, выйдя из дома, он был не только очень бодр, но и вполне осознавал мое присутствие.
- О чем ты хочешь говорить? - спросил он наконец.
Голос его был усталым, казалось, он с трудом выдавливает из себя слова. Мне стало не по себе, словно усталость эта была заразной и перешла на меня.
- Ни о чем особенном. Просто приехал побеседовать с вами по-дружески, вы же меня сами приглашали.
- Да, но это - другое.
- Почему же другое?
- Разве ты не говорил с Хуаном? - Говорил.
- Тогда чего ты хочешь от меня?
- Я думал, может… Ну, я хотел задать вам несколько вопросов…
- Задай Хуану. Разве он тебя не учит?
- Он-то учит, но все равно мне хотелось бы спросить вас о том, чему он меня учит, и узнать еще и ваше мнение. Тогда бы я лучше знал, как мне быть.
- Зачем это тебе? Ты не веришь Хуану?
- Верю.
- Тогда почему не спрашиваешь о том, что тебя интересует, у него?
- Я так и делаю, и он отвечает. Но если бы вы тоже рассказали мне о том, чему он меня учит, может быть, мне было бы понятнее.
- Хуан может рассказать тебе все. И никто, кроме него, это сделать не может. Неужели ты не понимаешь?
- Понимаю. Но мне хотелось бы поговорить и с такими людьми, как вы. В конце-то концов, не каждый же день встречаешься с человеком знания.
- Хуан - человек знания.
- Я знаю это.
- Тогда зачем тебе говорить со мной? - Я же сказал - приехал просто так, по-приятельски, что ли…
- Ты приехал не за этим. Сегодня в тебе есть что-то другое.
Я еще раз попытался объясниться, но вышло только невнятное бормотание.
Сакатека молчал.
Казалось, он внимательно слушает.
Глаза его снова были полузакрыты, но я чувствовал, что он пристально на меня смотрит.
Он едва заметно кивнул, затем веки его приподнялись, и я увидел глаза.
Взгляд их был направлен куда-то вдаль.
Как бы машинально он постукивал по земле носком правой ноги позади левой пятки, слегка согнув ноги в коленях и расслабленно опустив руки вдоль туловища.
Он медленно поднял правую руку, повернув раскрытую ладонь к земле.
Выпрямив пальцы, он вытянул руку в моем направлении.
Она пару раз качнулась, а затем поднялась на уровень моего лица.
На мгновение Сакатека застыл в этой позе, а затем что-то мне сказал.
Слова он произносил очень четко, но я ничего не понял.
Через секунду Сакатека расслабленно уронил руку вдоль туловища и застыл в странной позе: вес тела он перенес на носок левой ступни, а правую поставил за левой крест-накрест, мягко и ритмично постукивая ее носком по земле.
Меня охватило какое-то странное чувство, своего рода беспокойство.
Мысли начали как бы распадаться на части.
В голову лезла какая-то бессмыслица, обрывки чего-то, никак не связанного с происходящим.
В общем-то отдавая себе отчет, что со мной творится что-то неладное, я попытался вернуть мысли к реальности, но безуспешно, несмотря на напряженную борьбу. Ощущение было такое, что какая-то сила не позволяет мне сосредоточиться и мешает связно мыслить.
Сакатека упорно молчал, и я не знал, что делать дальше. Совершенно автоматически я повернулся и ушел.
Позднее я почувствовал, что непременно должен рассказать об этой истории дону Хуану.
Он смеялся от души.
- Что это было? Что происходило на самом деле? - спросил я. - Сакатека танцевал, - ответил дон Хуан. - Он увидел тебя, и потом танцевал.
- Что он делал? Я ощущал холод и дрожь.
- Ты ему явно не понравился, и он остановил тебя, бросив в тебя слово.
- Как он мог это сделать? - недоверчиво спросил я.
- Очень просто. Он остановил тебя своей волей.
Объяснение меня не удовлетворило, потому что показалось бессмысленным. Я попытался расспрашивать еще, но он так и не сказал ничего вразумительного.
