Часть V. Постижение Кастанеды (Отрывок из книги "Записки о доне Хуане")

39. Ричард де Милль. Стоящий противник

40. Ричард де Милль. Аллегория - не этноботаника: анализ письма Кастанеды Гордону Уоссону и заметок Кастанеды на испанском языке

Карлосу Кастанеде пишут многие, но он мало кому отвечает. Гордон Уоссон стал одним из таких счастливчиков. 26 августа 1968 года он отправил Кастанеде следующее письмо:

Уважаемый г-н Кастанеда,

“Экономическая ботаника” предложила мне сделать обзор на основе “Учения Дона Хуана”. Я прочел Вашу книгу и был поражен ее уровнем и теми галлюцинаторными эффектами, которые Вы испытали. Я надеюсь, что письма от незнакомых людей еще не окончательно заполнили Ваш почтовый ящик, и у Вас найдется время на обсуждение использования грибов Доном Хуаном.

Мои профессиональные интересы в первую очередь связаны с галлюцинаторными эффектами мексиканских “священных грибов”. Я и моя жена впервые опубликовали материалы об обнаруженном в Оахаке культе грибов, и по моему приглашению туда приехал и работал вместе с нами над их изучением профессор Роберт Хейм. Втроем мы написали несколько книг и множество статей.

I.

Верно ли мое заключение, сложившееся на основе Вашего рассказа, что Вы лично никогда не собирали эти грибы и даже не видели ни одного цельного экземпляра такого гриба? В книге они всегда описываются уже в виде порошка, возможно, в смеси с другими ингредиентами, не так ли? Дон Хуан носил этот порошок в мешочке, висящем на шее. Когда он использовал их, они дымили.

На странице 63 Вы говорите, что однажды отправились в путешествие в Чиуауа за хонгитос (honguitos), но потом оказывается, что целью похода был мескалито. Когда Вы впервые упоминаете об этих грибах, то говорите, что это “возможно” Psilocybe mexicana (стр. 7), но потом они оказываются уже наверняка этим видом. Удостоверились ли Вы, что имеете дело с Psilocybe mexicana?

Этот гриб, скорее, разползся бы в руках Дона Хуана в клочки, но уж вряд ли превратился бы в порошок. Однако некоторые галлюциногенные “дымучки”, растущие в определенных районах Мекстиканы, могли бы дать подобный порошок. Известно ли Вам, где растут описанные Вами грибы — на выгонах, на полях, в навозных кучах, на гнилых стволах деревьев или где-то еще?

II.

Судя по всему, Дон Хуан (я думаю, Вы сами дали ему это имя, чтобы предохранить его от надоедливых поклонников) прекрасно говорит на испанском и успел пожить во многих местах — в Соединенных Штатах и в южной Мексике, возможно, еще где-то, а также в Соноре и в Чиуауа. Каково его культурное происхождение? Является ли он чистым индейцем Яки? Или его личность заметно изменилась под влиянием тех новых мест, где он жил? Мог ли он подвергнуться влиянию индейцев Оахаки в отдаленных районах этого штата и именно у них научиться познаниям в грибах? Я расспрашиваю обо всем этом, потому что раньше не было никаких свидетельств использования галлюциногенных грибов в районах Соноры и Чиуауа.

Честно говоря, их там даже никогда не находили, и трудно поверить, что даже если в засушливых условиях этих штатов можно случайно найти отдельные экземпляры таких грибов, то их хватит для возникновения и отправления церемониальных ритуалов; в любом случае, очень сложно рассчитывать найти их в достаточном количестве. Это могут быть только известные индейцам небольшие районы, достаточно влажные и плодородные, в которых они наверняка могут найти такие грибы. Возможно также, что этот вид гриба еще не известен науке, и он способен расти в засушливых местах.

В таком случае было бы восхитительно, если бы Вы смогли его обнаружить и сделать такое примечательное открытие. Практика курения этих грибов, которую Вы описали, также была мне до сих пор неизвестна. Если у Вас есть образцы этого порошка или той смеси, в состав которой он входит как ингредиент, мы смогли бы определить его вид с помощью микроскопического анализов, поскольку в такой смеси обязательно присутствуют споры, и если этот вид известен науке, то этих спор будет достаточно для его идентификации. На данный момент у нас хранится почти два десятка галлюциногенных видов грибов, встречающихся в Мексике.

III.

Появится ли испаноязычная версия Вашей книги? Вы представили в ней несколько переводов, но во многих случаях мне чрезвычайно хотелось узнать и о других словах и выражениях. Как Дон Хуан произносит “человек знания” — как “hombre de conocimientos” или просто как “un hombre que sabe”? В языке Масатеков “курандеро” звучит как “cho-ta-chi-ne”, “тот, кто знает”.

Двуязычен ли Дон Хуан, или он говорит на испанском свободнее, чем на языке Яки? Есть ли в Ваших заметках эквиваленты используемых им терминов на языке Яки? Было бы чрезвычайно интересно изучить лингвистическую выразительность языка Яки по значениям этих терминов. Упоминали ли Вы в других книгах или в выступлениях, умеет ли он читать и писать на испанском? Чем он зарабатывает себе на жизнь?

Его эзотерические знания вполне профессиональны, но ему ведь необходимо каким-то образом кормиться. Я предполагаю, что Вы сами полностью принадлежите к культуре “гринго”, поскольку произносите свое имя как “Кастанеда”, а не “Кастаньеда”, как оно звучит на испанском.

Искренне Ваш,
Р. Гордон Уоссон

----

Те, кто убежден, что Дон Хуан родился в одной из библиотек Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, когда Кастанеда читал сочинения Уоссонов издания 1957 года, увидят определенную иронию в том, как в письме Уоссон представляется “незнакомцем” и столь беспокоится о доказательствах своей этноботанической квалификации. В 1968 году сам Уоссон еще не оценил той степени, в какой его собственные работы стали источником вдохновения Кастанеды.

Три года спустя он признался, что сразу ощутил, что “пахнет обманом”. Дело было даже не в том, что грибы Дона Хуана невозможно было опознать, но в том, что Кастанеда казался до странной степени равнодушным к их идентификации. Письмо Уоссона является прекрасным примером того щепетильного уважительного тона, которым именитые ученые экзаменуют студентов, подозревая их в списывании и обмане. В 1968 году Уоссону было 70 лет, и он уже обладал большим опытом в разоблачении обманщиков и притворщиков, однако в лице Кастанеды ему встретился достойный соперник его уровня учености и опыта в разоблачениях.

В своем ответе на письмо Уоссона Кастанеда претендует на образ человека науки, опубликовавшего этноботанические находки, или по крайней мере, такие достоверные наблюдения, которые могут стать надежной основой этноботанических открытий, и который сейчас отвечает на вопросы, поставленные чрезвычайно известным знатоком в этой области, строго ограничиваясь при этом своими опубликованными утверждениями. Таким образом, содержание его письма неизбежно становится достоянием всей научной среды и не может быть предохранено никакими доводами о частной собственности или тайне личной переписки.

Благодаря любезному содействию Уоссона на меня легла обязанность и большая честь довести до вас содержание этого документа. С другой стороны — многих это разочарует — литературные права на это письмо защищены законом об авторских правах, и его нельзя использовать без разрешения владельца. 12 августа 1979 года я написал Кастанеде: “Ваши поклонники и мои читатели наверняка гораздо больше оценят возможность прочесть исходный текст Вашего ответа, чем мой рассказ о нем.”

Мало кого удивит, что ответа на это письмо я не получил. Тем не менее когда-нибудь письмо Кастанеды будет опубликовано, и мне остается надеятся, что, сравнив его с изложением в этой статье, вы убедитесь, что я неплохо поработал, отделив то, что относится к ученой среде, от того, что принадлежит самому Кастанеде, и что я передал содержание письма полностью и без искажений. Пока Кастанеда не смягчится или его наследники не позволят опубликовать это письмо, вам придется доверится мне.

Письмо Кастанеды к Уоссону составило шесть плотно заполненных машинописных страниц, на каждой из которых стояла дата “6 сентября 1968 года”. Подпись, вне всяких сомнений, принадлежит Кастанеде. Тем не менее, в своей следующей книге писатель напишет: “4 сентября 1968 года я отправился в Сонору навестить Дона Хуана… Два дня спустя, 6-го сентября, пришли Лючио, Бениньо и Элихио… мы собирались вместе поохотиться.”

Пока Карлос в Соноре охотится на зайцев, Кастанеда практикует сталкинг на Уоссоне из Вествуда. Человек, который по-настоящему владеет сталкингом, предстает перед оленем в форме оленя, перед койотом — как койот, а перед ученым — в обличьи ученого. Характерным способом поведения Кастанеды с теми людьми, которых он хочет обратить на свою сторону или убедить в чем-то, является отзеркаливание их интересов и подражание их манерам мимики и жестов.

С мимикрии начинается и его письмо к Уоссону — заголовки на каждой странице, с указанием имени адресата и даты, что является постоянной привычкой Уоссона; три раздела, пронумерованных римскими цифрами; те же самые завершающие слова “Искренне Ваш”. Чтобы избежать повторений типа “Кастанеда пишет” я представил содержание письма в форме списка из пронумерованных утверждений, а комментирую эти утверждения, как обычно, в квадратных скобках. Вопросы Уоссона, которые цитировал Кастанеда, выделены курсивом. Итак, письмо:

1. Кастанеде было чрезвычайно приятно получить письмо Уоссона, поскольку Кастанеда “очень хорошо знаком” с его работами и польщен уделенным ему вниманием. Однако, Уоссон должен принимать во внимание, что Кастанеда не является большим авторитетом; его знания полностью ограничены теми данными, которые ему удалось собрать. Его заметки никогда не были в строгом смысле антропологическими полевыми наблюдениями, но скорее “результатами опросов”, связанных с его интересами, имевшими “значение” и “содержание” лично для него.

Таким образом, его увлекают скорее “косвенные намеки” Дона Хуана, чем какие-либо “специфические этографические подробности”. Поскольку он имел дело с “драматичной и серьезной” системой убеждений, то даже намеренно скрывал некоторые такие детали. Было бы “излишним” пытаться исправить эти неопределенности в одном единственном письме без предварительной подготовки более широкого “этнографического контекста”, и поэтому Кастанеда попытается лишь ответить на вопросы Уоссона.

[Подвергая себя прелестному самоунижению, Кастанеда оправдывается ограниченностью своей профессиональной компетенции и неофициальностью целей своих исследований, выскальзывая таким образом из смирительной рубашки научной этнографии. Судя по всему, упоминание драматичности и серьезности убеждений Дона Хуана как-то обязывает Кастанеду скрывать этнографические детали. Честно говоря, это больше похоже на намерение мистифицировать читателя. Под “излишним” он, очевидно, понимает тщетность, но далее подразумевает, что если бы он пожелал, то смог мы поместить Дона Хуана в определенный и ясный этнографический контекст, чему он сам противоречит немного ниже. В данном случае такой подтекст служит целям окружения его слов аурой достоверности без каких-либо реальных доказательств этой достоверности.]

ВОПРОС: Верно ли мое заключение, сложившееся на основе Вашего рассказа, что Вы лично никогда не собирали эти грибы и даже не видели ни одного цельного экземпляра такого гриба?

2. Кастанеда сам собирал эти грибы. Он держал в руках “не меньше сотни” их экземпляров. Каждый год они с Доном Хуаном отправлялись собирать грибы “на юго-запад и северо-запад от Валье Насьональ (Valle Nacional)” [Уаутла де Хименес (Huahutla de Jimenez), где Уоссон впервые попробовал грибы, расположена на северо-западе от Валье Насьональ. Отзеркаливание Кастанеды привычно отражает то, что собеседник ожидает или надеется увидеть, при этом не показывая это в четких очертаниях. Сейчас он напоминает Уоссону о Уаутла, не упоминая точного названия этой местности.]

Кастанеда хотел описать ритуал собирания грибов в “Учении Дона Хуана”, но поскольку, в отличие от пейота и дурмана, эти грибы содержат “союзника (альядо, aliado)” Дона Хуана, тот установил правило “абсолютной секретности относительно подробностей процесса”.

[Кастанеда мягко сворачивает в сторону, переходя от вопроса о внешнем виде экземпляра гриба, который интересовал Уоссона, к рассказу о ритуале их собирания Доном Хуаном, и в результате говорит, что ритуал запрещено кому-либо описывать. Он ни упоминает, ни подразумевает, возможно ли представить экземпляр этого гриба. Почему? Если бы Дон Хуан четко запретил забирать с собой образцы грибов, это могло бы полностью предрешить судьбу их ботанического исследования, однако Кастанеда слишком тонок для подобного хода. Пока мы пялимся на ритуал, Кастанеда ловко скрывает грибы в своей шляпе, как это делает каждый фокусник.]

ВОПРОС: Удостоверились ли Вы, что имеете дело с Psilocybe mexicana?

3. Нет. Это была лишь преположительная оценка, “ужасно несовершенная”. [Вновь самоуничижение.] Уверенная идентификация вида грибов в “Учении Дона Хуана”, как предполагает Кастанеда, была “ошибкой издательства”. Поскольку он никогда не был полностью убежден в правильности своего определения, оно должно было оставаться предположительным при каждом упоминании в книге.

[Кастанеда неохотно перекладывает вину за ошибку на редакторов “Юниверсити Пресс”, но как же он сам просмотрел эту ошибку?]

Грибы Дона Хуана выглядят похожими на изображения Psilocybe mexicana, которые встречались Кастанеде, а один [безымянный] работник факультета фармакологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе показывал ему экземпляры этого гриба, которые выглядели точно так же. К тому же, грибы Дона Хуана не превращаются в порошок, когда их держат в руках.

[То есть, это наверняка не “дымучки” из Мекстиканы, и скорее все-таки Psilocybe mexicana — в таком случае, почему бы и не называть их так и дальше в книге? Тактика представления мага в унизительном виде служит его стратегии окончательного самоутверждения.]

Дон Хуан всегда брал гриб левой рукой, переносил его в правую, а потом бросал в горлышко тыквы. [_Минутку!_ А как же правило “абсолютной секретности” ритуала собирания? Или оно такое гибкое, что изменяется, когда человек пишет письма? Дон Хуан что, придумал его как помощь в написании этого письма?]

ВОПРОС: Известно ли Вам, где растут описанные Вами грибы?

4. Да. На стволах мертвых деревьев, но чаще всего в гнилых кустарниках.

ВОПРОС: Каково культурное происхождение Дона Хуана?

5. Дон Хуан — достаточно смешанный человек, и его личность сформировалась под влиянием множества культур, помимо культуры индейцев Яки. Хуан — его настоящее имя. Кастанеда пытался придумать какой-нибудь псевдоним, но ни одно из имен не подходило этому человеку. [Интересно, если бы кто-то пытался придумать другое имя Питеру Пэну или доктору Дулитлу, какое бы подошло?]

Дон Хуан — не чистокровный индеец Яки. Его мать была из племени Юма. Он родился и провел первые шесть-семь лет жизни в Аризоне, а потом переехал в Сонору. Через некоторое время после того, как мексиканские власти выслали его из Соноры, он перебрался в район Валье Насьональ [в Оахаку], где прожил больше тридцати лет. Кастанеда считает, что он переехал туда вместе со своим учителем, “который, скорее всего, был из племени Масатек”. Кастанеде не удалось узнать, кто был его учителем и где Дон Хуан изучал магию, но тот факт, что каждый год Кастанеда отвозит Дона Хуана в Оахаку для собирания грибов, позволяет достаточно уверенно предположить, где именно Дон Хуан учился их применению.

Так или иначе, Кастанеда не может определить культурное происхождение Дона Хуана, “разве только угадыванием”. [А вот и противоречие высказанному выше намеку на то, что в продолжительной переписке Кастанеда смог бы “отследить” и “поместить Дона Хуана в определенный и ясный этнографический контекст”.] Невозможность определить культурные основы Дона Хуана показывает еще одну ошибку Кастанеды, которую он с сожалением оправдывает “недостатком опыта в вопросах публикации”.

Принимая его рукопись к печати, редакционная комиссия здательства Калифорнийского университета “предположила”, что включение в название книги слова “Яки” наверняка “придаст работе этнографическую направленность”. “Тогда они еще не прочли рукопись”, но тем не менее доказывали Кастанеде, что ему следует называть Дона Хуана индейцем Яки — и ему, разумеется, пришлось это сделать, — однако он никогда не утверждал, что Дон Хуан был продуктом или представителем культуры Яки, хотя этот неверный вывод и можно сделать на основании подзаголовка “Путь индейца из племени Яки”.

[Сделаем небольшую паузу и проанализируем то, что Кастанеда только что рассказал Уоссону о своей публикации в Калифорнийском университете: редакционная комиссия Университета 1) принимает к публикации еще не прочитанные рукописи и работает на основе простых предположений; 2) навязывает подобным работам искажающие заглавия против воли добросовестных авторов, неопытных в вопросах публикации.

В противоположность этому, записи указывают, что Уолтер Голдшмидт, член редакционной комиссии, прочел рукопись Кастанеды, которую комиссия приняла к печати по его рекомендации и на основе мнения еще трех независимых консультантов. Что касается второго обвинения, мне припомнились также рассуждения Спайсера о том, что “Юниверсити Пресс” “зашло далеко за пределы намерений Кастанеды” и добавило в книгу смущающий подзаголовок, и я написал в издательство, процитировав им слова Спайсера.

Редактор Удо Струтинский ответил: “Заголовок книги Кастанеды и полный его текст его книги были напечатаны без изменений на основе рукописи автора.” Несмотря на мои сомнения в подлинности показаний, представленных “Юниверсити Пресс” в деле “Кастанеда против Сообщества Ученых”, в данном случае я более склонен поверить заявлению Струтинского, тем более что один достоверный источник из “Саймон энд Шустер” сообщил мне, что Кастанеда “устанавливает свои собственные правила практически во всем и никогда не проявлял никакого стремления к сотрудничеству ни в чем, за исключением своевременного представления рукописей.”

На самом деле, Струтинский хотел, чтобы Кастанеда “сократил свой структурный анализ”, поскольку издательство обычно не публикует всякие утомительные пародии на теоретизирования, тем не менее им пришлось оставить в книге 54 страницы “чистого бреда”, опубликованных, как сказал Струтински, “не по нашей воле, но по настоянию автора”. Мог ли автор, который просто вколотил подобный литературный кактус в горло Голдшмидта и “Юниверсити Пресс”, мягко смириться с искажающим заголовком книги — каким оно несомненно и является, — если только он сам не предложил подобного заголовка? Я просто не в состоянии в это поверить.]

Кастанеде не известно [это вновь продолжается его письмо], растут ли галлюциногенные грибы в засушливых районах Соноры и Чиуауа, и он сомневается, что Дон Хуан пытался искать их там. Тем не менее, однажды Дон Хуан сказал, что если человек способен управлять силой грибов, то они вырастут там, где он ожидает их найти. [Есть много, друг Уоссон, такого, что и не снилось вашей микологии.]

Первый раз Кастанеда увидел эти грибы в Дуранго [чуть южнее штата Чиуауа], но там их оказалось недостаточно для использования. [Кастанеда отзеркаливает слова Уоссона: “очень сложно найти их в достаточном количестве для церемониальных ритуалов”.] Дон Хуан сказал тогда, что за достаточным количеством им придется отправиться в Оахаку. В 1964 году Кастанеда нашел “один единственный экземпляр” в горах Санта-Моники (возле Лос-Анджелеса), однако “лаборатория Калифорнийского Университета” [вновь не названо ни одно конкретное имя] легкомысленно потеряла его еще до того, как они смогли его идентифицировать.

[Еще одна демонстрация того, как добрые намерения добросовестного, но ужасно несовершенного и во всем сомневающегося исследователя, пропадают втуне из-за бюрократической безответственности и неукротимой некомпетентности крупного университета.] Для Кастанеды было “безусловно несомненным”, что этот экземпляр относился к грибам Дона Хуана.

[Как наука сможет вынести такую трагическую потерю?! Однако магов заботит несколько другое, а именно:] Дон Хуан говорил, что обнаружение таких грибов служит знаком успеха обучения, но собирать их и передавать незнакомцам [типа Уоссона] является грубейшей ошибкой [Это передает ощущение запрета, но не является строгим запрещением собирания ботанических образцов.]

ВОПРОС: Есть ли у Вас образцы этого порошка или той смеси, в состав которой он входит как ингредиент?

6. Нет, но Кастанеда уверен, что сможет добыть образец порошка, — правда, совсем немного, “возможно, лишь мазок”. Если этого будет достаточно для изучения под микроскопом, он вышлет его Уоссону не позднее конца 1968 года. [Хотя Карлос курил грибную смесь еще восемь раз после того, как Кастанеда написал это письмо, обещанный “мазок” так никогда и не был получен.]

ВОПРОС: Появится ли испаноязычная версия Вашей книги?

7. Кастанеда надеется, что “Юниверсити Пресс” “рассмотрит такую возможность”. Все его записи сделаны на испанском, поэтому “Учение Дона Хуана” является “практически английской версией рукописи на испанском”. [Почему же тогда мексиканскому романисту Хуану Товару пришлось переводить с английского “Учение Дона Хуана” и три последующие книги, включая множество труднопереводимых выражений американского сленга? Почему же эти “рукописи на испанском” нельзя было выслать Товару, чтобы облегчить его задачу и сделать его перевод более близким к исходным испанским оборотам речи Дона Хуана? Ответ на эти вопросы будет предложен чуть позже.]

ВОПРОС: Как Дон Хуан произносит “человек знания” — как “hombre de conocimientos” или просто как “un hombre que sabe”?

8. “Этот вопрос” Уоссона содержит “самые захватывающие” для Кастанеды “сведения”. [Что же такого нового и захватывающего в этой информации? В той части письма Уоссона, которая связана с этим вопросом, содержится единственное информативное утверждение: индейцы Масатек называют курандеро “тем, кто знает”. Кастанеда делает вид, что слышит об этом впервые, как будто это не было описано на страницах 251-252 работы Уоссонов “Грибы, Россия и история”.

Очень странно, что несмотря на то, что Кастанеда “очень хорошо знаком” с работами Уоссона, он не потрудился заглянуть в самый известный и подробный на тот момент труд по мексиканской этномикологии.] Хотя Дон Хуан использовал все три упомянутых Уоссоном термина, Кастанеда предпочел везде использовать понятие “человек знания”, потому что он “более четкий”, чем “тот, кто знает”. [И возможно потому, что он не настолько явно отзеркаливает фразу, найденную на странице 252 той самой книги, которую Кастанеда удивительным образом не удосужился прочесть.]

Чтобы пояснить использование Доном Хуаном этих терминов, Кастанеда прилагает к этому письму несколько [12] страниц своих заметок на испанском, которые, он надеется, будут разборчивыми. Эти страницы являются “чистовиками”, созданными на основе тех невразумительных заметок, которые Кастанеда делал во время бесед с Доном Хуаном. Обычно он расшифровывал свои заметки “как можно быстрее”, чтобы сохранить свежесть памяти и яркий стиль слов и мыслей Дона Хуана. [Скоро мы заглянем в эти заметки и узнаем еще больше о том, как сочиненяются романы.]