Часть V. Постижение Кастанеды (Отрывок из книги "Записки о доне Хуане")

41. Рамон Медина Сильва. Об этом очень трудно говорить

42. Ричард де Милль. Беседы с Йоавимой

Барбара Майерхофф и Карлос Кастанеда познакомились весной 1966 года. К тому времени он писал о Доне Хуане уже на протяжении нескольких лет, а ее статья о шамане из Ринкона вот-вот должна была выйти. Общие знакомые решили, что этим двоим найдется о чем рассказать друг другу, и пытались организовать эту встречу уже несколько месяцев. Их друзья оказались совершенно правы.

Барбара была способной и трудолюбивой аспиранткой; впоследствии она напишет достойные высших похвал книги, станет заведующей кафедрой антропологии и о ней напишут в журнале “Пипл”. Карлос был блестящим пробивным недоучкой, наукообразным иллюзионистом, незримо прокладывающим себе путь к лаврам автора бестселлеров, обманщика-знаменитости; фотография на обложке “Тайм” будет изображать лишь одну половину его лица. Каждый из них уже успел столкнуться с препятствиями на своем тернистом пути к докторской степени.

В те дни около пятисот студентов состязались в безличных статистических показателях за возможность получить ученую степень на кафедре антропологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Несмотря на благосклонность нескольких преподавателей кафедры, Барбара, как и большинство из этих пятисот соискателей, не очень доверяла этому научному учреждению, боялась провала и чувствовала себя совершенно одинокой в этой массе людей.

Поэтому для нее было огромным облегчением найти еще одного студента с близкими интересами, побывавшего в неизведанных местах и подружившегося с самым необычным человеком, еще более удивительным, чем шаман из Ринкона. Первый раз встретившись в Хейнс Холл, они проболтали “около десяти часов без перерыва”. Карлос с восторгом воспринял тему диссертации Барбары.

Он терпеливо помогал ей постичь мир шаманов — мир, в котором люди превращаются в ворон, летают, будучи прикованными к скале, сшибают друг друга с ног одним лишь словом, видят двойным зрением, проникают в трещины между мирами и надеются одолеть четырех врагов человека знания. Хотя Барбара была совершенно очарована этим волшебным миром, Карлос признался ей, что его он пугает. Он сказал, что женщинам, пожалуй, легче иметь с этим дело.

Летом того года Барбара отправилась в Гвадалахару, где провела много дней в крошечной хижине на окраине города, записывая на пленку песни, заклинания, рассказы и толкования мифов и ритуалов, описываемые Рамоном Мединой, который в то время готовился стать Виксарика мара-акаме, шаманом-жрецом племени Уичолов. Однажды после обеда это однообразие было приятно нарушено экскурсией за город. В собравшуюся компанию входили полдесятка детей и взрослых из племени Уичол и антрополог Питер Фюрст, тоже из Калифорниского университета в Лос-Анджелесе. Барбара рассказывает:

Рамон привел нас к крутой барранча [ущелью], по которому проносился бурный водопад, каскадами низвергающийся на острые скользкие камни на протяжении около тысячи футов. На краю водопада Рамон сбросил сандалии и сказал, что это особое место шаманов. С изумлением мы наблюдали, как он начал пересекать водный поток, перепрыгивая с камня на камень, часто приостанавливаясь и неподвижно стоя на одной ноге — его тело было наклонено вперед, руки широко раскинуты в стороны, голова склонена на бок, так что вся его фигура стала удивительно похожа на странную птицу. Он исчезал из виду, возникал снова, двигаясь резкими прыжками, пока не добрался до противоположного берега. Мы, посторонние пришельцы, были испуганы и озадачены, но никто из Уичолов не выглядел обеспокоенным.

На следующий день Рамон объяснил, что для пересечения узкого моста, ведущего в иной мир, шаман должен развить прекрасное равновесие, иначе он сорвется в бездонную пропасть, где его сожрут ужасные звери. Он еще раз проиллюстрировал эквилибристику шамана, изображая его движения двумя пальцами, перебегающими по грифу его струнного инструмента, похожего на скрипку.

Если раньше у Барбары и возникали какие-то сомнения в том, что Рамон скоро станет зрелым мара-акаме, то после демонстрации его возможностей на водопаде и их сверхестественного объяснения все сомнения полностью развеялись. В августе, вернувшись в университет, она рассказывает Карлосу о том, как птицеподобный шаман балансировал на камнях водопада.

“О!”, — удивленно воскликнул Карлос, — “Это в точности похоже на то, что делал Дон Хенаро!” И он начал описывать ей ныне уже хорошо известную историю о левитации Хенаро на водопаде, которая оказалась точной копией прыжков и поз Рамона. Барбара ликовала. Авторитетное подтверждение Карлоса было именно тем, в чем она нуждалась и на что надеялась.

Зиму 1966-67 годов Барбара вновь проводит в Мексике, совершая ежегодное паломничество Уичолов к землям Древних, где они охотятся на пейот, как если бы он был оленем, и собирают его, как маисовые зерна.

“Я расскажу тебе о пейоте, маисе и олене,” — сказал Рамон, — “Все они одно. Они едины. Они наша жизнь. Они — мы сами.” Этот символический парадокс станет ядром блестящей книги Барбары “Охота на пейот”. Перед паломничеством ей дали имя Йоавима Уимари, что на языке Уичолов означает “Растущая Пурпурная Маисовая Девушка”, — “пышное, но не особенно священное имя.” Когда она доказала, что достойна участия в паломничестве, ее наградили вторым именем Уичолов, слишком сокровенным, чтобы его можно было использовать в заголовке этой статьи.

Больше года Барбара и Карлос встречались очень часто, помогая друг другу в своих родственных научных изысканиях, делясь восхищавшими их познаниями, полученными от индейцев, и воодушевляя друг друга на великие дела и достижение успеха. После того, как в 1968 году вышло “Учение Дона Хуана”, Барбара стала реже видеть Карлоса. В октябре того же года Барбара защищает диссертацию, в которую вошел и отчет о Рамоне, пересекающем водопад.

Весной 1970 года Питер Фюрст организует в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса серию лекций о ритуальном использовании галлюциногенов. Его собственная лекция включала личные впечатления о демонстрации Рамоном равновесия шаманов. Заглянувший в ЛатиноАмериканскую Секцию Карлос Кастанеда предлагает свой собственный отчет очевидца о сходном, но еще более впечатляющем выступлении Дона Хенаро.

Фюрст принимает это предложение. Кастанеда рассказал об увиденном в серии лекций в 1970 году и в “Отделенной реальности”, вышедшей в свет в 1971 году. В “Плоти Богов” Фюрста, опубликованной в 1972 году, упоминаются “поразительно похожие” свидетельства Кастанеды, а в напечатанной в 1974 году “Охоте на пейот” Барбара Майерхофф чрезвычайно благодарит его за огромный вклад в ее понимание шаманизма и также вспоминает “поразительное сходство” эпизодов виртуозного равновесия шаманов.

Внимательно изучив рассказ Кастанеды о случае с Доном Хенаро, я писал в “Путешествии Кастанеды”, что это сходство настолько поразительно, что даже вызывает подозрения, но тогда у меня не было никаких представлений о том, как именно можно истолковать такое удивительное совпадение.

В отделенной реальности, в мире повествования Кастанеды, Карлос знакомится с Доном Хенаро 2 апреля 1968 года — как раз в тот день, когда он пытается вручить Дону Хуану экземпляр только что опубликованного “Учения Дона Хуана”. 17 апреля, согласно его рассказу, он наблюдает за Хенаро, пересекающим водопад. В мире обычного календаря и заседаний ученых советов Барбара как раз представляет к защите свою диссертацию, на 94-й странице которой рассказывается насколько она была потрясена зрелищем Рамона и его ловких прыжков на краю пропасти.

Хотя еще в 1966 году Кастанеда заявил, что Рамон “был в точности похож на Дона Хенаро”, Карлос не будет даже подозревать о существовании Хенаро еще целых два года — изумительный образчик предвидения достаточно нерадивого ученика, совсем недавно впадавшего в отчаяние от разрушающих его реальность экспериментов своего требовательного учителя.

Когда я писал “Путешествие Кастанеды”, я попытался добиться от Барбары каких-либо комментариев, но она предпочла ничего не отвечать, посчитав мои расспросы очередной невежественной попыткой унизить человека, по отношению к которому она испытывала не только глубокую благодарность, но и восхищение и дружескую привязанность. Внешне это выглядело типичной нерасположенностью ко мне приверженцев Кастанеды и не показалось мне удивительным.

Что действительно стало для меня сюрпризом, так это резкая перемена настроения Барбары после того, как она прочла “Путешествие Кастанеды”, в котором с облегчением обнаружила более или менее сочувственное отношение к своему другу, но была поражена некоторыми убедительными свидетельствами того, что плоскость реальности, в которой он работал, сильно отличалась от привычного образа действий, в результате которых обычно возникают полевые наблюдения. Она написала мне, предложив обменяться мнениями по этим вопросам.

Прошел целый год, прежде чем мы смогли встретиться. Эта задержка связана не с важностью моей персоны, но, как я предполагаю, с теми затруднениями, которые испытывала Барбара после внезапных изменений в столь важных для нее дружеских отношениях, и с теми попытками примирить личные привязанности с профессиональным долгом, которые выпали на ее долю в этот период. Что делать человеку, когда его коллега и уважаемый друг вдруг оказывается фальсификатором? Очень легко было бы занять крайние позиции: упрямо утверждать достоверность существования Дона Хуана или злобно забросать Кастанеду гнилыми помидорами.

Однако проницательные и смелые люди способны спокойно рассмотреть все противоречия, взвесить личный и социальный урон с позиции частных и общественных ценностей, и лишь затем решить, стоит ли вступать ли в конфликт. Подобно Полу Ризману, Барбара Майерхофф стала одной из немногих поклонников Кастанеды, продемонстрировавших безупречное равновесие при пересечении моста пересмотра своих прошлых взглядов и переоценки Лже-Ученика, не сорвавшись при этом в бездну эмоциональной беспорядочности, в которой их разодрали бы ягуары негодования или проглотили бы анаконды сверхрационализма.

Приведенное ниже интервью представляет собой сокращенную редакцию двух наших продолжительных бесед. За исключением незначительных перестановок, темы обсуждения сменялись в описанном порядке. Как свойственно устной беседе, мы оба называли Кастанеду “Карлосом”, хотя конечно же, речь шла в основном о реальном человеке, приятеле Барбары, а не о легендарном Карлосе из книг о Доне Хуане. Прежде всего я спросил Барбару, чувствует ли она еще неловкость разговора о Карлосе для записи.

БАРБАРА: Я действительно никогда еще не обсуждала его публично, по большей части оттого, что эта тема казалась мне слишком зрелой для каких-либо разногласий и сомнений, и я считала его деятельность настолько значительной, что мне просто не хотелось разочаровываться в ней.

РИШАР: Вы чувствуете какой-то конфликт?

БАРБАРА: Да, конфликт между моей преданностью Карлосу и некоторым друзьям из Калифорнийского университета, которые с ним связаны, — и моим профессиональным долгом антрополога.

РИШАР: Что заставило вас изменить свое мнение о возможности такого разговора?

БАРБАРА: Ваша книга, в которой все это представлено совсем в другом свете. Я начала видеть, как Карлос разрабатывает что-то вроде огромной полушутливой программы, и решила, что он не будет возражать, если я расскажу что-нибудь о нем. Мне даже кажется, что ему хочется услышать комментарии тех, кого он так успешно обманул.

РИШАР: Раз так, то почему вы колебались целый год, прежде чем встретиться со мной?

БАРБАР: Все это время мне было очень трудно смириться с тем, что меня так провели. Я чувствовала себя полной идиоткой, наивно верившей всему, что мне говорили.

РИШАР: Вы чувствовали себя глупо?

БАРБАРА: Да, причем на всех уровнях, от личного до профессионального. Но потом я вспомнила, что испытывала лишь подлинное удовольствие и восхищение от общения с Карлосом, какое-то просветление, нечто большее, чем мы получаем от обычных встреч с друзьями. И тогда я решила, что это стоило того, чтобы сейчас чувствовать себя дурой.

РИШАР: Большинство обманщиков не дают взамен подобного удовлетворения и полезной информации.

БАРБАРА: Пожалуй.

РИШАР: Мне кажется, что самой крупной шуткой, которую он сыграл над вами, было то, как резво он скормил вам вашу же историю о водопаде.

БАРБАРА: Это был очень любопытный случай. Я имею в виду, что мне ни разу не пришло в голову, что его описание Дона Хенаро на водопаде доказывало нечто большее, чем неплохое качество моих полевых заметок, поскольку мои наблюдения и их интерпретация так близко совпали с его. Когда он произнес: “О, это так похоже на случай с Доном Хенаро”, для меня это стало очень ценным подтверждением.

РИШАР: Как вы оцениваете этот случай сейчас?

БАРБАРА: Чувство достоверности остается, я до сих пор ощущаю, что мы говорили об серьезном и важном проявлении мексиканского шаманизма.

РИШАР: То есть, чувство взаимопонимания и значимости остается, несмотря на то, что его вклад в беседу был изобретен им прямо на ходу?

БАРБАРА: Да.

РИШАР: По всей видимости, он обладает замечательной способностью отзываться на то, о чем ему рассказывают?

БАРБАРА: Это точно.

РИШАР: Истории, которые он сочиняет, предназначены именно для того человека, с кем он в данный момент имеет дело.

БАРБАРА: Он ведет себя, как зеркало. Это происходит очень часто. Многие люди описывают свои разговоры с Карлосом, утверждая, что “Он говорил именно о том, что было мне интересно.” При этом каждый рассказывал о чем-то своем, о части своего собственного мира, который отзеркаливался Карлосом. Они говорили: “Это так было сексуально”, или “Это было так тонко психологично”, или “мистично”, или “по-шамански”, или как-то еще, в зависимости о того, что их особенно привлекало. Его аллегории, истории, которые он рассказывает, всем кажутся совершенно достоверными.

РИШАР: Поль Радин как-то сказал, что плут имеет все для каждого.

БАРБАРА: Совершенно верно. Помните посвящение в начале “Учения Дона Хуана”? “Дону Хуану — и тем двоим людям, которые делили со мной ощущения этих волшебных времен”. Это звучит совершенно анонимно. Каждый, кто был знаком с Кастанедой в 60-х, мог посчитать, что это сказано о нем — многие из нас так и считали.

РИШАР: В “Путешествии Кастанеды” я назвал Карлоса “кляксой Роршаха”, человеком, на которого остальные проецируют свой внутренний мир.

БАРБАРА: Я полностью согласна, и это произошло со мной в первый же день нашего знакомства. Я тогда рассказала ему о фонтанчиках, освежающих газон возле поликлиники Калифорнийского университета. Они были такие старомодные, и удивительно ярко вспыхивали в солнечных лучах. Я рассказала ему, как проезжала мимо и эта красота радуги на струйках воды настолько ослепила меня, что я почувствовала как они меня затягивают, а потом он рассказал мне, как они выглядят с высоты, какими ни казались ему, когда он стал вороной и пролетал над ними.

РИШАР: Именно после того, как вы рассказали об этом.

БАРБАРА: Да. [_Смеется_] Мы очень часто виделись вплоть до конца того лета, потому что оба целыми днями сидели в библиотеке. Тогда и возникло мое чувство глубокой признательности и привязанности к нему — мой отец умирал от рака, это было совершенно дико, а Карлос был так добр и очень помогал мне. Мы с ним были совершенно уязвимыми, жалкими, бессильными и стеснительными созданиями, объединившимися перед лицом грозных опасностей.

РИШАР: Как проявлялась его доброта? Он сочувственно выслушивал Ваши жалобы?

БАРБАРА: Не только. Он был очень искренен, щедр и умел утешать. Он рассказывал мне о том, о чем я никогда не слышала. О том, как смерть “всегда сидит рядом, за твоей спиной на циновке”.

РИШАР: Он помогал вам справиться с приближающейся смертью отца?

БАРБАРА: Да, он мне неоценимо помогал. И я ему тоже. Он боролся — я действительно так считаю, мне не кажется, что это тоже было частью игры. Он боролся со своими мыслями, иногда он казался просто одержимым. Он часто говорил, что сражается с безумием. Я никогда не видела его таким жалким. Он потерял своего маленького мальчика. Многие его коллеги и знакомые по университету были холодными и важничающими позитивистами, и относились к нему с презрением. Каждый день он плелся по кампусу со своим чемоданчиком, одетый в темный фланелевый костюм-тройку даже в ужасную жару. Ежедневно, с девяти до пяти, он сидел в одном из небольших читальных залов библиотеки и писал свою книгу, упорно, как начинающий бизнесмен.

РИШАР: Известно ли вам, как он зарабатывал себе на жизнь?

БАРБАРА: Кое-что он рассказывал. У него были какие-то вклады, что-то подобное.

РИШАР: Он нигде не работал?

БАРБАРА: Кажется, он подрабатывал, упорядочивая этнометодологические данные для какого-то исследовательского проекта Института Нейропсихиатрии. По крайней мере, он там очень часто бывал.

РИШАР: В то время вы уже были замужем?

БАРБАРА: Да. Но мы оба, мой муж и я, были полностью поглощены своими диссертациями, так что друг для друга у нас оставалось немного времени. Карлос казался таким одиноким, несчастным и подверженным приступам отчаяния, и в его обществе я находила необходимое мне успокоение.

РИШАР: Вы испытывали к нему физическое влечение?

БАРБАРА: Не в прямом смысле. Он был необычным человеком. Мне он казался кем-то вроде эльфа.

РИШАР: Каково же рода влечением это было?

БАРБАРА: Очень трудно выразить словами. Это совсем не было эротической связью между мужчиной и женщиной. Это была как будто общая игра в фантазии, интимная связь, состоящая из невозможностей и дикостей. Это был совместный побег от тех испытаний, которые нам тогда приходилось проходить.

РИШАР: Детские игры?

БАРБАРА: Да, что-то вроде детской возни с тычками в бок и хихиканьем. У нас возникало ощущение всемогущества, преувеличенное мнение о самих себе — хотя мы насмехались и над собой.

РИШАР: И тем не менее в то же время вы чувствовали себя жалкими, ранимыми и бессильными?

БАРБАРА: Да. Мы постоянно уверяли друг друга, что на самом деле мы серьезные, значительные, могущественные и обладаем богатым воображением, а все вокруг, кто заставлял нас страдать, — просто придурки. Мы говорили себе, что в один прекрасный день мы им покажем, и что наши биографы будут смеяться над ними так же, как мы смеемся сейчас. Можно представить себе то удовольствие, которые мы получили годы спустя, когда встретились и рассказали друг другу, как все это сбылось. В определенном смысле, разумеется; в большей степени это удалось ему, чем мне. Но мы были в восторге от этой частичной реализации наших детских мечтаний о могуществе. К тому времени мы оба уже получили докторскую степень и опубликовали свои книги.

РИШАР: Когда вы впервые увидели рукопись “Учения Дона Хуана”?

БАРБАРА: В августе. Он был ею настолько недоволен, что грозился ее сжечь. Я на несколько дней забрала рукопись к себе и сказала ему, что собираюсь сделать копию и оставить ее у себя на хранение. Я боялась, что он действительно ее уничтожит. Мы очень много говорили о ней. Я помню, как убеждала его в ненужности этого ужасного “Структурного анализа”. Мы спорили по поводу термина “маг”, я чувствовала, что он используется не к месту. И относительно упоминаний о Яки, потому что этому слову не давалось никакого культурологического описания.

Мне не нравилось имя “Дон Хуан”, у него были слишком прямые ассоциации с известным литературным персонажем, и это могло привести к путанице. Поскольку это был всего лишь псевдоним, не составляло никакого труда его изменить. Я предлагала ему назвать книгу “Путь сердца” и выбросить всех этих “магов” и “Яки”. Наши споры длились бесконечно, но в итоге он сделал все по своему. Мне кажется, что время показало справедливость моей критики, но это уже другой вопрос. Так или иначе, все это стало началом долгой и интересной дружбы. Позже наши встречи стали редко, они случались примерно раз в полгода, но протекали более интенсивно, обычно мы разговаривали целый день, иногда всю ночь напролет.

РИШАР: Как Карлос познакомился с Рамоном?

БАРБАРА: Это было весной [1971 года]. Рамон приехал в Лос-Анджелес, он привез свои вытканные картины на выставку в Музее Естественной Истории. Он и Люпе [его жена] остановились в моем доме в Сан-Фернандо и разбили лагерь в комнате моего сына. В буквальном смысле этого слова. Они сдвинули всю мебель к стенам, а в центре комнаты соорудили небольшой очаг и готовили на нем.

РИШАР: Как им это удалось?

БАРБАРА: Они подложили под него небольшой лист металла. А мусор и апельсинные корки разбрасывали прямо в комнате, где попало. Беспорядок был просто невообразимый. Мой сын совершенно не понимал, что происходит.

РИШАР: Сколько ему тогда было?

БАРБАРА: Три года, и он был полностью ошеломлен. Я сообщила о приезде Рамона Карлосу и тот страстно захотел с ним встретиться. Он часто предлагал мне поехать с ним к Дону Хуану — мы даже дважды назначали конкретные даты, но это так никогда и не случилось. И я ему часто говорила: “Тебе обязательно нужно познакомиться с Рамоном”. Мы постоянно сравнивали “наших” шаманов. Карлос сразу же приехал ко мне. Я была очень довольна, потому что тогда целыми днями преподавала, и у меня оставалось мало времени для Рамона и Люпе.

Рамон был невероятный шутник и обманщик. Каждое утро я возила его в музей, мы как раз попадали в час пик и мне приходилось очень внимательно следить за дорогой, — и тут он начинал рассказывать всякие пикантные с этнографической точки зрения истории, кстати, объяснившие несколько загадок, над которыми я долго ломала голову, — так что я разрывалась между желанием узнать новое и стремлением выжить в напряженном дорожном движении. Это было очень похоже на шутливую манеру обучения Дону Хуана — по-моему, это самое ценное из того, что описал Карлос в своих книгах. Такое поведение очень типично для шаманов Северной и Центральной Америки.

Очень большое впечатление производила и самоуверенность Рамона. Я устроила дома вечеринку по поводу его приезда, и когда все закончилось, и гости начали прощаться с ним, он очень мило, без какого-либо высокомерия, заявил, что для них было большой удачей и редким удовольствием встретиться с ним.

РИШАР: Что произошло, когда они с Карлосом встретились?

БАРБАРА: Они увидели друг друга!

РИШАР: Что же они увидели?

БАРБАРА: Они узнали друг в друге себе подобного. Мы обедали в одном веселом мексиканском ресторанчике, они начали хохотать и просто не могли остановиться. Они оба смотрели на мир с какой-то высоты, с которой все казалось смехотворным и нелепым. Рядом с ними двумя мне показалось, что я вошла в отделенную реальность. Они действительно видели, верили и обитали в каком-то другом мире.

Как-то я бродила с Рамоном по “Мэй Компани” [крупный магазин], и он был одет в самую обычную американскую одежду, потому что продал всю свою индейскую и накупил магнитофонов и транзисторов. Люди останавливались и разглядывали его. Внешне он выглядел, как мексиканский крестьянин, но при этом возникало ощущение его экстраординарности. Что-то вроде королевской крови! Существуют люди, чувствующие другой мир, и они ведут себя иначе в этом мире. Карлос и Рамон оба были такими людьми.

РИШАР: Что еще произошло тогда между ними?

БАРБАРА: Они вместе проказничали, как дети. Они обменивались подарками. Однажды Карлос повел Рамона к “пятну силы”, которое он нашел в горах Санта-Моники. Карлосу было интересно, увидит ли Рамон это пятно. Рамон признал, что это замечательное пятно силы. Он начал подпрыгивать на нем, попукивать и приговаривать: “Видишь, какое сильное это пятно!” А потом, по словам Карлоса, он на него покакал. Рамон был очень недоволен тем, что в моем доме нет места, куда можно ходить по нужде. То есть, конечно же, у меня в доме был туалет, но Рамон считал его непригодным для дефекации.

Довольно неохотно он занимался этим в моем садике, и эта проблема причиняла ему много неудобств. Пятно силы Карлоса стало изумительным решением проблемы. Если бы Карлос относился к себе слишком серьезно, он бы, наверное, обиделся. Он был настроен очень торжественно, когда приглашал Рамона в горы, его интересовало подтверждение того, что это пятно силы, — и тут Рамон использует его в качестве отхожего места. Карлос считал, что это страшно смешно и потом очень часто рассказывал эту историю.

РИШАР: Вы слышали эту историю и от Рамона, или же только от Карлоса?

БАРБАРА: Только от Карлоса.

РИШАР: То есть вы не знаете, так ли все это происходило?

БАРБАРА: Не знаю. Но был еще один странный случай. Через некоторое время после того, как Рамон был убит в Мексике, Люпе — или это был кто-то из ее родственников — позвонила Питеру Фюрсту, и сказала, что с ней все в порядке и все наконец-то успокоилось. Карлос ездил в Мексику и пытался ее найти, а когда вернулся, выглядел очень взволнованным и расстроенным. Он рассказал, что за ней охотятся, она напугана и боится выходить из дома. Совершенно противоположное тому, что было сказано Питеру.

РИШАР: Вы думаете, он действительно ездил в Мексику и нашел ее?

БАРБАРА: Может быть.

РИШАР: Может, он вновь все выдумал?

БАРБАРА: Ну, а зачем бы ему выдумывать подобное? Предположим, что он все время что-то выдумывает. Но почему он придумал именно такую историю? И почему н выглядел таким расстроеным? Он действительно казался встревоженным и испуганным. По-моему, он рассказал мне об этом по телефону.

РИШАР: Я не знаю, зачем ему почему он выдумал эту историю, но я также не понимаю, почему он вернулся с историей, котрая совершенно не совпадала со словами других людей. Вы потом получили какое-нибудь подтверждение той или другой версии?

БАРБАРА: Нет, но в тот момент не было никаких оснований сомневаться в словах Карлоса. Большая часть того, что он говорил и о чем писал, выглядела совершенно достоверной. Одной из причин, по которой людей так расстраивает то, что вы называете его фальсификатором, заключается в том, что он учит в очень практической, хотя и аллегорической форме. Его истории доходят до них напрямую. Раз! Человек читает и сразу понимает, что все это правда.

РИШАР: Убедительность его искусства затмевает сомнительность фактов.

БАРБАРА: Совершенно верно. Читателей захватывает не сам Карлос, а их собственный опыт, который только и является для них подлинно важным. Важна та форма, в которой он учит. Не менее важна, чем содержание. Его аллегории. Его отзеркаливание. Он представляет нам конкретную форму вещей, которые были для нас лишь абстрактными понятиями, которые мы не могли ни сформулировать, ни использовать. И он делает это превосходно. С этой точки зрения он совершенно одаренный учитель.

РИШАР: Некоторые писатели, включая меня и Джойса Кэрола Оутса, посчитали его “Структурный анализ” пародией на социальные науки.

БАРБАРА: Я очень надеюсь, что это лишь пародия. [_Смеется_]

РИШАР: По крайней мере, так он выглядит. Слишком закрученный, настойчивый и изобилующий повторениями, чтобы быть искренним. Своеобразное наказание для того, кто отнесется ко всему написанному серьезно.

БАРБАРА: Неплохо сказано.

РИШАР: Лоренс Уотсон был несомненно искренним, когда [согласно Кастанеде] помогал написать этот анализ. Судя по всему, Карлос сыграл над своим коллегой очередную шутку.

БАРБАРА: А потом поблагодарил Ларри в книге.

РИШАР: Очевидно. Он очень любит подобные вещи. В “Структурном анализе” есть одно довольно ироничное замечание о том, что грибы, которые курил Дон Хуан, не горят.

БАРБАРА: Я тоже была удивлена этому. Но зачем ему было нужно упоминать об этом?

РИШАР: Возможно, кто-то интересовался возможностью курить грибную пыль, но это уже было описано в рукописи, и ему пришлось выкрутиться тем, что эта пыль просто вдыхается, именно в “Анализе”.

БАРБАРА: [_Смеется_] Когда я впервые встретилась с Адольфом Мэнделлом, он описал мне теорию, согласно которой Карлос состряпал свой “Структурный анализ” вместе с другими студентами в качестве шутки.