Наедине с Я: нейробиолог Джон Лилли — о камере сенсорной депривации

Американский врач-психоаналитик и нейробиолог Джон Лилли (1915 — 2001) известен своими смелыми исследованиями природы сознания. Он первым начал изучать то, как человеческий мозг и психика функционируют в изоляции. Лилли проводил свои исследования в камере сенсорной депривации (флоатинга) — закрытой капсуле с соленой водой, которая изолирует человека от любых ощущений, а также использовал психоделики в экспериментах над собой. T&P публикуют переведенные фрагменты из интервью Джона Лилли, в котором ученый рассказывает о правилах флоатинга, несуществующей объективности и смысле страха.

Когда мне было 16, и я готовился к поступлению в колледж, я написал для школьной газеты статью под названием «Реальность». Она-то и определила мой жизненный путь и направление мыслей, связав их с изучением активности и структуры мозга. Я поступил в Калифорнийский технологический институт, начал изучать биологические науки и впервые прошел курс нейроанатомии. Потом я отправился в Дартмутскую медицинскую школу, и там прошел еще один такой курс, а потом пошел в Пенсильванский университет, и там изучал мозг еще глубже. Так что я узнал о нем больше, чем могу рассказать.

В детстве я ходил в католическую школу и много узнал там о грубых мальчиках и красивых девочках. Я влюбился в Маргарет Ванс, но ничего ей не сказал, хотя это было невероятно. Я не знал о сексе, так что фантазировал о том, как мы с ней обмениваемся мочой. У моего отца был тренажер с ремнем, который нужно было надевать на живот или на мягкое место, и электрическим мотором, от которого ремень вибрировал. Однажды я стоял на этом тренажере, и вибрация стимулировала мои эрогенные зоны. Тогда я внезапно почувствовал, как мое тело словно разделилось на части, и все мое существо охватил восторг. Это было бесподобно. Наутро я рассказал об этом священнику, и тот сказал: «Ты мастурбировал!». Я не знал, о чем он говорит, а потом понял и ответил: «Нет». Он назвал это смертным грехом. Я ушел из церкви. Я думал: «Если они называют Божий дар смертным грехом, черт с ними. Это не мой Бог, они просто пытаются контролировать людей».

Объективность и субъективность — это ловушки, в которые попадают люди. Я предпочитаю термины «внутреннее здравомыслие» и «внешнее здравомыслие». Внутреннее здравомыслие — это ваша жизнь внутри вас. Она очень личная, и обычно ты никого не впускаешь внутрь, поскольку там творится полное безумие, — хотя я довольно часто встречаю людей, с которыми могу поговорить об этом. Когда ты попадаешь в камеру депривации, внешнее здравомыслие исчезает. Внешнее здравомыслие — это то, что мы делаем сейчас, во время разговора: обмениваемся мыслями и тому подобное. Я не говорю о своем внутреннем здравомыслии, а журналист не говорит о своем. Однако если наши внутренние здравомыслия частично совпадут, мы сможем подружиться.

Я никогда не использую слово «галлюцинация», поскольку оно сильно дезориентирует. Оно — часть искусственного объяснительного принципа, а значит, бесполезно. Ричард Фейнман, физик, погружался в камеру депривации 20 раз. Каждый раз он проводил там по три часа, а после отправил мне по почте свою новую книгу по физике. На титульном листе Фейнман написал: «Спасибо за галлюцинации». Я позвонил ему и сказал: «Послушай, Дик, ты ведешь себя не как ученый. Ты должен описывать то, что испытал, а не выбрасывать это в мусорную корзину с надписью «Галлюцинации». Это термин из области психиатрии, который искажает смысл; ничто из твоего опыта нельзя назвать нереальным».

Каков именно этот опыт? Ну, например, человек может сказать, будто в камере депривации он почувствовал, как нос сместился к пупку, а потом решил, что ему не нужен ни нос, ни пупок, и улетел в космос. Тут ничего не нужно объяснять — нужно просто описывать. Объяснения в этой области бессмысленны.

Я 35 лет учился и восемь лет занимался психоанализом прежде, чем лечь в камеру депривации. В тот момент я был свободнее, чем если бы не сделал всего этого. Кто-то спросит: «Здесь нет никакой связи». Я могу сказать: «Да, но я узнал, что из моих знаний мне не потребуется». Я узнал весь этот бред собачий, который несут люди из академической науки, и тоже начал говорить чушь. Моя собственная чушь — гарантия, что я забуду чушь профессора, за исключением по-настоящему ценных и интересных вещей.

Когда я иду в камеру депривации, главный принцип, которым я пользуюсь, звучит примерно так: «Бога ради, не предопределяй, не ищи цель, просто дай этому произойти». С кетамином и ЛСД я делал то же самое; я медленно отпускал контроль над собственным опытом. Знаете, некоторые люди лежат в камере час и пытаются испытать то же, что и я. Я знал об этом и в конце концов написал предисловие к книге «The Deep Self» и сказал: если вы правда хотите узнать, что значит быть в камере депривации, не читайте мои книги, не слушайте меня, а просто идите и полежите в ней.

У меня нет миссии. Миссия сделала бы меня нелепым. Каждый раз, когда я принимал кислоту в камере депривации, происходящее было не таким, как раньше. Думаю, я не мог даже начать это описывать. Я получил лишь десятую долю процента возможного опыта и описал его в книгах. Вселенная предохраняет нас от нашей склонности предопределять. Когда тебя вынимают вон из твоего тела и дают тебе полную свободу, ты понимаешь, что в мире есть разумы куда более великие, чем человеческий. И тогда ты становишься по-настоящему скромным. Потом тебе всегда нужно вернуться, и ты думаешь: «Ну что ж, вот он я, снова в этом чертовом теле, и я уже не такой умный, как был, когда находился там, с ними».

Вы читали работы Кэтрин Перт? Она открыла 42 пептида, которые позволяют мозгу создавать настроение. Перт говорила: «Как только мы поймем химию мозга, психоаналитики станут не нужны». Она считала, что мозг — это огромный многоплановый химический завод. Мы пока, конечно, не можем тут ничего обобщать, но знаем, что в случае с одними веществами передозировка приводит к депрессии, в случае с другими — к эйфории, и так далее. Выходит, жизнь постоянно модулируется химией мозга. Лично я давно сдался и перестал пытаться высчитать, как работает мозг, — ведь он такой сложный и необозримый. Однако насколько сложный, нам пока неизвестно.

Главная задача науки — понять, кто такой человек и как он действует с точки зрения биохимии. Мы никогда до конца не поймем, как работает мозг. Я всегда говорю, что мой мозг — это большой дворец, а я просто мелкий грызун, который по нему шныряет. Это мозг владеет мной, а не я — мозгом. Большой компьютер может полностью имитировать маленький, но не может имитировать себя самого, — потому что так не останется ничего, кроме имитации. Никакой осознанности после этого уже не будет.

Я не думаю, что человек может создать суперкомпьютер, который будет симулировать работу мозга. Многие наши открытия были абсолютно случайными. Если бы мы сначала открыли математику мозга, то сейчас смогли бы продвинуться куда дальше.

Черт его знает, какой язык использует мозг. Можно показать цифровые операции мозга, проанализировать, нервные импульсы спускаются и поднимаются по аксонам, — но что такое нервные импульсы? Насколько я понимаю, это просто способ восстановить работоспособное состояние системы, которая располагается в середине аксона. Нервные импульсы, которые спускаются по аксонам, просто очищают ее центральные точки, чтобы подготовить их к следующему воздействию, постоянно. Это как сон. Сон — это состояние, в котором человеческий биокомпьютер объединяет и анализирует то, что произошло снаружи, выбрасывает бесполезные воспоминания и сортирует полезные. Это похоже на работу большого компьютера, который каждый раз перед стартом получает пустую память. Мы все время это делаем.

Человек может сказать, будто в камере депривации он почувствовал, как нос сместился к пупку, а потом решил, что ему не нужен ни нос, ни пупок, и улетел в космос.

Мы во всем ищем смысл и объяснения. Это наивно. Объяснительный принцип предохраняет нас от ужаса неизвестности; но я предпочитаю неизвестное, я ученик неожиданностей. Маргарет Хов (ассистентка Лилли в Научно-исследовательском институте коммуникации Сент-Томас на Виргинских островах) кое-чему меня научила. Однажды я пришел в университет, и она сказала: «Доктор Лилли, вы постоянно стараетесь сделать так, чтобы что-то произошло. На этот раз вам это не удастся: вы будете просто сидеть и смотреть». Понимаете, о чем я? Если я все время создаю события, мне в конце концов становится скучно. Но если я смогу просто расслабиться и позволить чему-то произойти просто так, скуки не будет, и я дам шанс другим. Теперь я могу себе это позволить, ведь мне не нужно зарабатывать себе на хлеб. Однако некоторые люди умеют зарабатывать и при этом вести себя чертовски пассивно.

Можно стать администратором, который ничего не знает, и тогда людям придется все время что-то вам объяснять. Мой отец был главой большой банковской сети, и он кое-чему научил меня в плане пассивности. Он сказал: «Ты должен научиться вести себя так, будто ты взбешен, — и окажешься впереди тех, кто взбешен по-настоящему». Я ответил: «А как насчет любви?». Он повторил сказанное. Все эти мощные чувства… Можно вести себя так, будто ты их испытываешь, но при этом оставаться безучастным, — и ты не лишишься способности ясно мыслить.

Я усвоил этот урок. Однажды я очень рассердился на старшего брата и швырнул в него банку карбида кальция, и она взорвалась, — просто потому что он так сильно меня дразнил. Он ужасно меня дразнил. Я бросил в него банку, и она пролетела мимо, в паре дюймов от его головы. Я застыл на месте и подумал: «Боже мой, я же мог его убить! Я больше никогда не буду злиться».

Однажды я написал главу, которая называлась «Откуда берутся армии?». Знаете, откуда они берутся? Из традиций. Дети учат историю войны, так что их всех программируют заранее. Если вы читали книжки по истории, вы поймете, что все они о войне, это просто невероятно! На уроках латыни я изучал войны Цезаря, потом занялся французским и начал изучать войны Наполеона, и так далее, и тому подобное. Что мы узнали о Цезаре? Что не стоит делить Галлию на три части. Что мы узнали о Клеопатре? Что можно убить себя змеиным укусом. Но если вы начнете изучать историю Италии и столкнетесь с Леонардо да Винчи или Галлилеем, все это развалится на части. Они жили сами по себе и делали свое дело, и это великолепно. Это единственная часть истории, которая может быть интересной.

Цель страха — это движении от ортонойи к метанойе через паранойю. Ортонойя — это то, как думает большинство людей; они создают варианты имитации, которые все принимают. Метанойя — это когда вы оставляете все это позади и оказываетесь способны оценить, что такое высокий уровень умственного развития. Но когда вы делаете это впервые, вам до смерти страшно.

Когда я первый раз лег в камеру депривации после приема кислоты, я запаниковал. Я внезапно увидел перед собой строчку из памятной записки Национального института психического здоровья: «Никогда не принимайте кислоту в одиночестве». Один исследователь пренебрег этим правилом, и его сожрал его же собственный кассетный магнитофон. Я не мог ни о чем больше думать. Большое счастье, что я так сильно перепугался. Что я понятия не имел, что может случиться. Это настоящее ракетное топливо! Я продвинулся во Вселенной дальше, чем когда-либо. Так что паранойя — это ракетное топливо метанойи. До того, как я начал погружаться в камеру депривации, я опасался воды. Я много ходил под парусом в океаном и ужасно боялся акул. Это была настоящая продолжительная фобия. В конце концов, я лег в камеру и прошел через этот кошмарный опыт, испугался просто до смерти. Теперь воды я больше не боюсь.

Я никогда не рассказываю, чем занят. Мой психоаналитик хорошо это описал. Как-то я пришел к нему, уселся в кресло и сказал: «У меня только что возникла новая идея, но я не собираюсь о ней говорить». Он ответил: «О, значит ты понял, что новая идея похожа на эмбрион. Его можно убить иголкой, но если эмбрион уже успел стать зародышем или младенцем, он почувствует только легкое покалывание». Нужно дать идее подрасти прежде, чем вы начнете о ней рассказывать.

Наталия Киеня

Ванна и Сущность

Джонна Лилли всегда отличала счастливая способность разрабатывать две или несколько научных проблем одновременно, причем каждую - тщательно и с полной отдачей.

В ту пору он искал ответа на вопрос: насколько автономно наше Сознание? Необходим ли для его работы приток сигналов извне или оно имеет свой собственный внутренний источник активности?

Для ответа на этот вопрос требовалось полностью изолировать человека от всех внешних воздействий.

Но как это сделать?

Поместим человека в темное помещение, плотно закроем уши. В лабораторных условиях нетрудно выключить из игры чувства обоняния и вкуса. Но этого недостаточно. С реальностью нас прочно связывает чувство осязания: мы ощущаем Телом поверхность, на которой сидим или лежим, сила тяжести влияет на динамику кровотока, на положение внутренних органов; действует вестибулярный анализатор, работают рецепторы температуры и влажности окружающей среды... Как это устранить?

Лилли нашел красивое и остроумное решение. Он взял резервуар с водой и поместил его в тёмную звуконепроницаемую камеру. Температура воды +34 град. С ощущается как нейтральная - ни холодная, ни теплая, и тело в ней становится как бы невесомым. Исчезают перепады температуры и влажности, нейтрализуется сила гравитации. Лилли сконструировал специальную мягкую маску на лицо, дыхательная смесь подавалась через шланг. Пригодился его опыт работы с системами жизнеобеспечения. В результате - была создана уникальная экспериментальная установка, открывшая буквально новую эпоху в науке о человеческом Сознании. Сегодня с "изоляционной ванной" хорошо знакомы психологи, физиологи, все, кто имеет отношение к подготовке пилотов и космонавтов, но им, как правило, невдомек, что впервые ее придумал и применил в 1954 году Джон Лилли.

В роли испытуемого выступал сам Лилли. Ответ на полученный вопрос был получен быстро: сознание, по-видимому, относительно автономно. Отрезанное от Внешнего Мира, оно продолжает существовать но только... в совершенно Изменённом виде. Именно это неожиданное открытие побудило Лилли продолжать исследования. И выяснилось следующее.

По мере того, как утрачивается ощущение тела, сознание раскрепощается, становится как бы независимым от своего "хозяина". И начинаются удивительные вещи.

Возникают видения, напоминающие Галлюцинации. Это могут быть знакомые образы, но часто - совершенно неожиданные, странные, причудливые. Слышатся различные звуки, голоса.

Человека в "ванне депривации" посещают творческие озарения. Ему удивительно легко думается, играючи устанавливаются связи между самыми отдаленными явлениями, понятиями; раскрепощается фантазия, открываются глубины Памяти, подсознания... Все это напоминает ту неограниченную свободу, которую мы иногда испытываем во Сне; однако это не Сон. Ум ясен, восприятия отчетливы, надолго врезаются в память (сновидения же легко Забываются). Правда, впечатления не всегда приятные. Но для пытливого ума, одержимого жаждой новых идей, нового опыта, это - не препятствие.

Лилли надолго "заболел" изоляционной ванной. Он провел там многие часы - размышлял, сопоставлял, делал выводы. Здесь он окончательно сформулировал гипотезу о мозге человека и животного как природном биокомпьютере со сложными связями и переключениями, продуцирующем мысль и сознание.

Работая с дельфинами, он пришел у выводу, что их "биокомпьютер" не менее сложен и совершенен, чем человеческий, и пытался найти пути установления информационного взаимодействия человеческого сознания с "нечеловеческим разумом" дельфинов; но в конце концов был вынужден заключить, что человек пока не готов к контакту с Иными формами сознания, - для этого надо пройти длительный путь совершенствования, Обучения. А такому обучению, в чем Лилли не сомневался, способствуют его занятия в ванне.

Там, в ванне депривации, ему довелось испытать много необычного: путешествия в пространстве и Времени, посещение "иных миров", беседы с неземными существами, трудно переводимые на обычный язык... Время от времени являлись ему некие " Духовные Сущности". Впоследствии это понятие стало одним из ключевых в философской системе Лилли.

В детстве и юности Джон, имевший слабое здоровье, иногда терял сознание. В такие моменты перед его внутренним взором возникало нечто едва уловимое, бестелесное и вместе с тем бесконечно близкое, участливое к нему. Он называл это "нечто" своим ангелом-хранителем. Хотя позднее он Разочаровался в христианском учении и утратил веру в Бога, но смутное представление о ком-то или чем-то, незримо сопровождающем его, осталось. В особом состоянии, на грани смерти, когда Душа расстается с телом, - в эти моменты "он" или "оно" обнаруживает свое присутствие. Как-то раз, - повествует Лилли в одной из своих книг, - когда маленький Джон лежал тяжело больной, появилось "нечто" и позвало его последовать за собой, покинуть этот мир и присоединиться к другим бестелесным "Сущностям". Мальчик отвечал, что ему жалко покидать этот Мир, где его ждут во дворе товарищи по играм, его собака Джеми... "Что же, выбор за тобой, - сказала Сущность. - Ты можешь уйти со мной или остаться Здесь". - "А ты останешься здесь или уйдешь?" - "Я буду с тобой всегда, пока ты веришь, что можешь встретиться со мной". - И Сущность осталась с ним.

С той поры Джон вырос, возмужал, им овладела страсть к науке. Для детской наивной веры не осталось места в мировоззрении ученого-естественника, она потускнела, отступила в туманную область "того, что было когда-то". И вот теперь, в зрелые годы, оказавшись в довольно необычном для взрослого человека месте - в затемненном сосуде с тепловатой водой, напоминавшем теплую материнскую утробу*, занимаясь этими странными опытами, в которых душа покидает тело и блуждает по Неведомым Мирам, - он вновь встретил тот самый, давно забытый образ...
_________
*Для Лилли, всерьез увлекавшегося психоанализом, это сходство было исполнено глубокого значения: возвращение назад, к исходному пункту, началу своего бытия.

Ангел-хранитель? Но теперь ученый, в отличие от ребенка, по-иному строит картину мира. Призрачным бестелесным формам, во множестве встречавшимся в его удивительных путешествиях, он дает единое название: Сущности.

Джон Лилли разработал стройную философскую концепцию, в которой Бог, Создатель выступает как первопричина, дающая импульс к образованию "из ничего" пространства и времени и порождающего в пространстве и времени первые Сущности. Вся дальнейшая истрия развития Вселенной есть история эволюции Сущностей. Каждая Сущность, выполняя определенную программу, принимает ту или иную телесную форму - звезды или мотылька, человека или дельфина... Ее задача - держать свой "объект" под контролем, предоставив ему, однако, известную самостоятельность, и так направлять его развитие и поведение, чтобы он мог наиболее полно реализовать заложенные в нем возможности.

Если это удается - Сущность считает свою программу выполненной. Она постоянно находится, по-видимому, где-то внутри своего "объекта", но изредка Выходит из Него и созерцает "объект" со стороны, а он на это время получает возможность видеть свою Сущность рядом с собой, что и было несколько раз с Лилли. Но, в общем, Сущности избегают выдавать свое присутствие, стараясь действовать незаметно. Время от времени они дают отчет другим сущностям о ходе выполнения программы, анализируют успехи и ошибки.

Когда объект Умирает (выполнив либо не выполнив заложенную в него программу), Сущность возвращается в "гиперпространство" (так Лилли назвал основное местопребывание Сущностей, их космический "дом"), воссоединяясь там с другими Сущностями. Затем, по истечение определенного времени, она выбирает себе новый объект, чтобы вместе с ним совершить Новый Цикл Развития.

По мере того как Лилли углублял свой мистический опыт, погружаясь в необъятные просторы "Депривационной Ванны" и блуждая по неизведанным мирам и пространствам, в нем усилилась борьба двух систем убеждений, двух мировоззрений.

В первой из них сознание было функцией мозга, а мозг - сложным "биокомпьютером", продуктом естественной эволюции органического мира.

Во второй системе мир наполняли бестелесные Сущности, они направляли развитие всех Вещей в соответствии с Планом Творения, а мера активности индивидуального сознания устанавливалась Мировым разумом. Первая система убеждений подкреплялась всем опытом исследователя, вторая - тоже опытом: особым, "внутренним" опытом, а еще - верой.

Пора было принимать решение.

И вот однажды, во время очередного сеанса в ванне, Джон Лилли стал свидетелем исторического события: он "подслушал" разговор, который вели три Сущности. Две из них были ему незнакомы, а третья - его собственная, та самая, ангел-хранитель. Они говорили о нем, Джоне Лилли, о его дальнейшей судьбе. Одобрив его успехи на научном поприще, они рекомендовали ему продолжить изучение "Сущностей, называемых дельфинами", для чего следовало оставить государственный научный институт и открыть собственную лабораторию, чтобы быть более независимым в своих действиях, а также - углублять самопознание, продолжая опыты в ванне.

Все "услышанное" он принял как программу дальнейших действий. В ближайшие дни Джон Лилли покинул Национальный институт здоровья и Национальный институт психиатрии, где проводил свои исследования, и отправился в теплые края - подыскивать место для собственной научной лаборатории.

Вскоре Лилли получил в свое распоряжение даже не одну, а две прекрасно оснащенные лаборатории: одну - в Майами (штат Флорида), другую - на острове Сент-Томас (группа Виргинских островов в Карибском море). В первой лаборатории штат квалифицированных сотрудников занимался изучением мозга дельфинов, во второй, где главным образом и находился Лилли, велись работы по расшифровке языка дельфинов и обучению их английской речи. Здесь же, на острове Сент-Томас, для него построили замечательный просторный бассейн для опытов с изоляцией, взамен старой "заслуженной" ванны . Бассейн наполнялся водой прямо из Карибского моря.

"Наука и религия С.Алимарин, А.Сухов", 1990, N4.